Перед поступлением в пятый класс родители перевели меня в новую школу. У меня никогда до этого не было сложностей в социальном общении, но, к моему изумлению, в этой школе всё было по-другому. Между детьми действовали совершенно незнакомые и непонятные мне социальные коды. Во-первых, все называли друг друга исключительно по фамилии. Во-вторых, мальчики с девочками не дружили. «Не дружили» — это даже мягко сказано. Скорее, мальчики и девочки находились в состоянии холодной войны, время от времени переходящей в горячую. Общение между полами велось исключительно в оскорбительной и насмешливой форме, иногда переходя в плевки и драки.  

Меня всегда учили, что девочек бить нельзя. Однако здесь это правило не действовало… В моей предыдущей школе дети вели себя совсем не так. Это был дружный класс без всякой клановой вражды, и там реально было комфортней учиться. Имея этот положительный опыт, я, естественно, отказался принимать дикарские порядки в новой школе. Я обращался к одноклассникам по именам, не хамил и всегда заступался за девочек. К моему удивлению, такое поведение вовсе не расположило ко мне одноклассников. Скорее наоборот, меня очень быстро сделали мишенью для насмешек и оскорблений как мальчики, так и девочки. Девочки меня дразнили даже больше. И даже били.

Помнится, как я получил несколько крепких ударов от одноклассницы, которая призывала своих подруг последовать её примеру и насмешливо приговаривала, что «его можно стучать сколько угодно, ведь он девочек не бьёт». Такое поведение не поддавалось никакой логике. По идее, девочки должны были только приветствовать одноклассника, который принципиально их не бьёт, вежливо с ними обращается и даже защищает. Да и мальчуганам этот гендерный конфликт тоже был не особо на руку. Оснований для конфликта как таковых вообще не было. И я неоднократно всем пытался объяснить, что всем комфортней бы жилось в мире и дружбе, как это было в моей предыдущей школе. Но в ответ я получал только насмешки с общим знаменателем «а у нас — не так». И хотя я хотел сделать так, чтобы всем было лучше, все ополчились на меня как на врага, который пытается навязать им какие-то чужие порядки. Это ополчение является ярким примером стадного конформизма, который, увы, встречается и у взрослых. Чувство принадлежности группе или коллективу для многих настолько сильно, что порой затмевает здравый смысл. Своё всегда роднее, даже если оно ужасно, а чужое объективно лучше. Открыто перенять чужое вместо своего для человека со стадным мышлением — равносильно капитуляции. И вместо этого в таких случаях часто происходит капитуляция разума. Люди начинают всеми силами защищать это нерадивое «своё», пытаясь выделить в нём все возможные положительные качества и цепляясь за любые отрицательные признаки «чужого».

Такие проявления конформизма в разных контекстах называют «страхом перемен», консерватизмом, догматизмом, и я смею утверждать, что на этих же инстинктах построено такое положительное, казалось бы, явление как патриотизм. Все понимают, что своё не может всегда быть лучше. Наиболее эффективный способ во всём быть лучше всех — это постоянно перенимать лучшее у лучших. И тут конформизм во всех его проявлениях является страшнейшим врагом прогресса. Если человек (или общество) отказывается следовать положительному примеру, а вместо этого убеждает себя в том, что у него всё лучше всех, или что это лучшее — вовсе не лучше, то это лишь усугубляет его реальное отставание. Инстинкт иррационального стадного конформизма даёт о себе знать в самых разных контекстах. Я неоднократно вступал в споры с бухгалтерами о бессмысленности вырубания деревьев ради создания учётных документов в век информационных технологий, давно обеспечивших человечество более надёжными средствами верификации, чем бумажка с подписью. В ответ на примеры из стран, где делопроизводство давно не ведётся на бумаге, получал всё то же детское «а у нас — не так».

Однажды, посмотрев на некий заполненный мной бланк, бухгалтер заметила, что я не указал своё отчество. Я ответил ей, что не вижу в этом потребности, так как отчеством в жизни не пользуюсь, и вообще это бессмысленный архаизм, без которого нормально обходятся большинство стран. Но бухгалтер настаивала, что так надо, что всегда у нас пишут имя и отчество. Я решил позвонить юристу и проверить, «надо» ли так. Юрист был немного удивлён, подумал, покопался в законах и наконец ответил мне, что как бы нет такого формального требования, но он всё же советует мне отчество написать. Когда я его спросил «зачем?», он тоже ответил, что «у нас так принято». Я не написал отчества, и никогда не пишу. До сих пор проблем из-за этого у меня не возникало. Стадный конформизм порой встречается в самых смешных контекстах. Как-то одна шведская подруга с насмешкой рассказала, что её мужчина-сожитель писает сидя. Я спросил, почему ей это не нравится, ведь это явно повышает уровень санитарной гигиены в их общем туалете. (Как мужчина, я хорошо знаю все санитарные риски от справления нужды стоя.) Она не знала, что ответить, и ограничилась тем, что «просто мужчины должны писать стоя». То есть, получается, она готова была пойти на риск сидения на мокром кольце просто потому, что иначе выходит «как-то не по-мужски». Подобный разговор у меня был со знакомыми шведами насчёт биде. Побывав в Италии, Испании и Португалии, я очень впечатлился тамошним уровнем гигиены, чем поделился со шведскими друзьями. Но у друзей разговор о биде вызвал насмешки. Объяснить своё отвержение биде они не смогли более чем фразами вроде «это как-то странно» и «у нас и без этого нормально». И вот так выходит, что в Италии биде есть почти везде, а в Швеции — почти нигде, хотя задницы у всех, вроде бы, одинаковые. Все мы бывали в ситуациях, когда человек, до этого явно недовольный своей работой, привычкой или методикой, вдруг начинал её яростно защищать и оправдывать, как только слышал критику извне. Я и сам таким грешил неоднократно. Очевидно, что этот инстинкт есть во всех нас, и ему явно есть хорошее объяснение в теории эволюции, где конформизм и стадные инстинкты являлись эффективными способами выживания в пещерных условиях.

Однако в современных условиях, где основным вызовом для общества являются не саблезубые тигры, а глобальная конкуренция, конформизм в большей степени является препятствием, чем защитой. Постоянные изменения в современном обществе являются единственной константой, и если мы не хотим остаться на задворках цивилизации, то необходимо отбросить все иллюзии стабильности типа «у нас — не так» или «это — не по-нашему» и ставить под вопрос абсолютно всё. Всё, что не выдерживает вопроса «зачем?» — просто не нужно. А всё, что можно сделать лучше — нужно делать лучше, причём прямо сейчас. Кто это должен делать? Ты и я. То, что от одного человека ничего не зависит — это миф. На самом деле всё от всех зависит, и каждое наше действие по многу или по малу влияет на мир вокруг нас. Главное — не бояться выйти из шеренги. И если за вашими действиями и словами стоит здравый смысл, то рано или поздно он обязательно восторжествует. Дело в том, что конформизм работает по принципу инерции, как поезд, летящий на высокой скорости. Его сила высока изначально, и если вы резко нажмёте на тормоза, то движение не прекратится. Но если упорно держать тормоза нажатыми, то поезд будет сбавлять скорость и в конце концов остановится. Быть этим «тормозом» — дело непростое и часто неблагодарное. Но если вы видите, что ваш поезд едет не туда, то, согласитесь, лучше принять на себя какое-то время недовольство инертного окружения, чем потом сигануть вместе с этим окружением в пропасть. Мне в пятом классе тоже было трудно противостоять инерции стадного конформизма, выслушивать ежедневно насмешки и обзывания только потому, что я хотел всех помирить. Но за моим стремлением был здравый смысл, и как бы плохо это не вписывалось в культуру моего класса, в нём была заложена реальная польза для всех. Ведь мальчиков в глубине души интересовали девочки, а девочек — мальчики. А в условиях институционализированной межгендерной ненависти приблизиться друг к другу ни у одних, ни у других не было возможности. Мои одноклассники постепенно начали осознавать, что я был единственным человеком, полностью игнорировавшим все социальные преграды и способным нормально общаться с противоположным полом. Одноклассницы постепенно привыкли ко мне и даже стали со мной дружить, чего с представителем мужского пола в этом классе не происходило никогда. Видя это, мальчишки тоже стали мной интересоваться и уже не обижали, а даже начали подлизываться. Я стал для них первым в истории класса мостом межгендерного общения. Через меня постепенно завязалось прямое любезное общение между девочками и мальчиками. Вскоре дети начали называть друг друга по имени.